17 (5) февраля 1859 года в Одессе родился Николай Фёдорович Гамалея – выдающийся врач, микробиолог и эпидемиолог, ученик Ильи Мечникова и Луи Пастера.
Двенадцатый ребёнок в семье отставного полковника Фёдора Михайловича Гамалеи, он будто через поколение получил от деда, в 1789 году издавшего монографию о сибирской язве, тягу к борьбе с инфекционными болезнями. А интерес к науке зажгла в юноше книга Майкла Фарадея «История свечи», с которой началась история уже его свечи, не гаснущей до сих пор.
Сперва была блестяще оконченная частная гимназия, затем – Новороссийский университет, а в 1883 году 24-летний Николай уже держал в руках диплом лекаря с отличием, полученный в Петербургской военно-медицинской академии, с которым он и вернулся на Родину, где работал в одной из больниц. Одесса-мама будто бы даже заждалась: как потом окажется, её с году на год поджидали эпидемии чумы, холеры и сыпного тифа, и город оказался во всеоружии во многом благодаря одному из самых преданных и выдающихся своих сыновей…
В 1885 году молодого перспективного доктора (взгляните на фото вверху – таким он был тогда) на конкурсной основе избрали для командировки в Париж – в лабораторию Луи Пастера для углубления опыта в области бактериологии, которая Николая уже тогда захватывала с головой. Тогда ещё не было ставшего впоследствии научной меккой знаменитого Пастеровского института. Впрочем, его могло и не быть, если бы не наш герой…
С 6 по 16 июля 1885 года Пастер провёл первый курс вакцинации человека от бешенства, подарив второй день рождения мальчику Джозефу Мейстеру, укушенному бешеным псом. Даже после неоднократного прочтения хода мыслей великого француза о механизме создания и действия его вакцины, вся эта история кажется чудом. (https://www.facebook.com/dr.andrei.snitsar/posts/1756285544479552:0).
И вот к этому научному чуду в год его создания был счастлив приобщиться наш герой. Однако по приезду оказалось, что в лабораторию Пастера, где производились вакцины, никого не допускали из опасения загрязнения материала, а на просьбы Гамалеи о разрешении открыть институт прививания в Одессе как филиал Пастеровского знаменитый учёный ответил отказом, мол, длительный инкубационный период болезни вполне позволяет добраться и до Международной станции в Париже… Отчасти он был прав, ведь гарантировать правильность проведения вакцинации за пределами своей лаборатории он не мог (позже это станет источником проблем). Однако произошло событие, переубедившее Пастера, очень уж ревностно относившегося к своему открытию.
Одессит всё же приступил к изучению в лаборатории Пастера метода приготовления вакцины и методику её введения. В это время началось паломничество в Париж укушенных бешеными животными людей. Особое место в истории этого медицинского «туризма» заняли 19 человек, покусанные бешеным волком, приехавшие из Смоленской губернии России. Многих из них животное укусило в лицо и руки. Именно Николай Фёдорович, увидев сам, обратил внимание Пастера на то, что при этом инкубационный период заметно короче, чем при локализации укушенных ран на ногах. Именно это явилось причиной гибели троих людей, потративших на путь в Париж то время, пока вакцина ещё могла их спасти. Не успели. Это сейчас мы знаем, что распространяясь по периферическим нервам, вирус проходит определённое расстояние до головного мозга. Чем оно короче, тем меньше времени на принятие спасительных мер.
О том, что срок начала курса прививок наряду с локализацией укуса играет главную прогностическую роль, тоже первым заговорил наш герой. Пастер высоко оценил его способности, о чём и сообщил в Одессу. И отставив в сторону вопросы монополизма, дал согласие на учреждение Одесской Пастеровской станции. А представьте, что сейчас после укуса не в ближайшем травмпункте прививку можно было бы сделать, а приходилось бы по безвизу мотать в Париж, теряя драгоценное время и пребывая в страхе приближения мучительной агонии…
Наш герой возвратился в Одессу не один. Он привёз с собой кроликов, заражённых возбудителем бешенства, – инкубатор вакцинного штамма. Ещё не стала даже известна природа возбудителя, а уже было изобретено от него спасение! В голове до сих пор не укладывается. Впрочем, вирус бешенства и не должен там укладываться.
Сам Николай Фёдорович тоже был заражён. Нет, не бешенством, разумеется, – любовью к микробиологии и верой, что все заразные болезни можно постичь и победить. Совместно с учителем Ильёй Ильичом Мечниковым 27-летний Гамалея основал лабораторию для проведения научно-исследовательской работы, где сам наладил на основе полученных знаний производство вакцины и опытное прививание животных. Первым же человеком, которому была введена «импортная вакцина своего производства», был сам Николай Фёдорович. Лаборатория размещалась прямо в квартире нашего героя. Нельзя было терять времени на бюрократические проволочки по выбиванию помещения.
Но уже 11 июня 1886 года при содействии Луи Пастера Гамалея учредил первую в России (вторую в мире!) бактериологическую «Пастеровскую» станцию и впервые на нашей земле осуществил вакцинацию людей против бешенства. Возглавлял станцию по старшинству, конечно, Мечников, третьим сотрудником стал Яков Юрьевич Бардах, а чуть позже именно здесь свои первые шаги в науке сделали Владимир Хавкин, Даниил Заболотный и многие другие учёные, ставшие на пути смертельных инфекций в нашей стране.
Подумалось… Париж – город любви. Одесса – город смеха. И то, и другое – жизненно необходимо человеку для победы над любым недугом (ну, если уж не победы, то достойного сопротивления). Не потому ли «отпочковывание» пастеровского детища именно в причерноморском городе видится столь предопределённым и символичным? За первые 3 года своей деятельности на Одесской Пастеровской станции (вон она, кстати, на фото!) была сделана прививка против бешенства приблизительно полутора тысячам человек. Но уже и к 1887 году у Гамалеи был большой опыт спасения людей, что позволило ему спасти и великого Луи…
Тогда над Пастером сгустились тучи. Спасать вакциной удавалось не всех, и учёному вменяли не только недейственность его метода, но даже губительность. Мрак недоверия, критики и горьких обвинений готов был поглотить великого бактериолога, поставив крест на его лаборатории и всей будущей истории его школы. Под вопросом оказались и открытие Эмилем Ру роли дифтерийного токсина, и его же усовершенствование в дальнейшем производства противодифтерийной сыворотки, могли быть не созданы ни противохолерная, ни противочумная вакцины Хавкина, ни БЦЖ – детище Кальметта и Герена, а Гастон Рамон, возможно, не создал бы своих анатоксинов, и даже открытие Люком Монтанье ВИЧ в 80-х было бы под вопросом… Как бы непостижимо это ни звучало, но в том, что всё вышеперечисленное стало возможным, и что история именно такова, какой мы её знаем, огромную роль сыграл одессит Николай Гамалея.
В Англии для расследования смертей после вакцинации была создана специальная комиссия по проверке пастеровского метода во главе с известным профессором Педжетом – тем самым, который, ещё будучи студентом, впервые рассмотрел в микроскоп трихины (https://www.facebook.com/dr.andrei.snitsar/posts/2066476663460437).
Гамалея в это время получил в письме мольбу его французского наставника о помощи в создавшейся катастрофической ситуации. Имея на руках накопленный на тот момент опыт работы Одесской бактериологической станции и убедительную статистику её успешных прививок, наш герой, не раздумывая, выехал в Лондон, где выступил на заседании комиссии, организовав уверенную защиту новаторских идей Луи Пастера. Неудачи в вакцинации были обоснованы неправильным её проведением в дочерних станциях менее добросовестными стажёрами Пастера и недостаточным соблюдением ими правил асептики.
Перед созданием института Пастера в 1888 году наш герой вместе с Мечниковым был вновь приглашён в Париж. Луи делал ставку на Гамалею в создании противохолерной вакцины. Он в том году открыл т. н. Мечниковский вибрион – возбудителя куриной холеры, увековечив в его названии имя учителя, и даже создал вакцину, которая по каким-то причинам, по приезде в Париж, не работала… Позже на основании того же вибриона создаст-таки вакцину Хавкин и поедет спасать мир. А Николай Фёдорович, видимо, имея недостаточно времени, этого сделать не успел. В какой-то момент Пастер высказал своё неудовлетворение результатами его работы, после чего Гамалея поспешно уехал из Франции. Может, именно такая жёсткость (жестокость даже!) и требовательность к сотрудниками Института и привела к большой результативности пастеровской школы? Но узнать о таком эпизоде было очень и очень неприятно…
В 1892 году, вернувшись на Родину, Гамалея защитил докторскую диссертацию по холере, после чего посвятил себя работе на Пастеровской станции, на основе которой создал Бактериологический институт. Он изучал здесь роль корабельных крыс в распространении чумы, независимо от Роберта Коха доказав её. В 1902 году наш герой, используя своё открытие, руководил противоэпидемическими мероприятиями во время вспышки чумы в Одессе, организовав освобождение города от крыс несколькими дератизационными бригадами в кратчайшие сроки. В последующие годы вёл борьбу с холерой на юге России, доказав первостепенность водного пути передачи этой инфекции. В 1908 году Гамалея впервые определил, что сыпной тиф передаётся через вшей, и чуть позже обосновал значение дезинсекции в целях ликвидации тифа. Шарль Николь, прославившийся тем же, и даже получивший за это Нобелевку, объявит об открытии лишь в 1909-м (https://www.facebook.com/dr.andrei.snitsar/posts/1881413548633417:0), но его первенство будет обосновано воспроизведением болезни у покусанных вшами обезьян.
В 1910-1913 годах наш неуёмный герой издавал за свои средства и редактировал журнал «Гигиена и санитария», а в 1912-м из Жемчужины у моря он переехал в город на Неве, где в следующие 16 лет руководил Петербургским (Петроградским) оспопрививательным институтом имени Дженнера. По его инициативе с помощью разработанного им метода приготовления противооспенной вакцины в послереволюционном 1918 году в Петрограде была проведена всеобщая вакцинация от оспы, принятая затем по всей стране.
С 1930 по 1938 год на седьмом десятке Николай Фёдорович, чьи общеизвестные портреты к этому периоду и относятся, был научным руководителем Центрального института эпидемиологии и микробиологии в Москве, который ныне носит его имя. А вслед за тем и до конца жизни Гамалея был профессором кафедры микробиологии 2-го Московского меда и почётным председателем Всесоюзного общества микробиологов, эпидемиологов и инфекционистов, воспитав целую школу талантливых последователей. А сколько книг за жизнь выпустил… В последние годы учёный разрабатывал вопросы общей иммунологии, вирусологии, интенсивно занимался проблемой специфического лечения туберкулёза, возбудителя которого считал своим «любимым микробом».
Ах да, бороться приходилось не только с бактериями и вирусами. Некая неведомая науке инфекция, охватившая страну «от Москвы до самых до окраин», наклеивая ярлыки «врагов народа» (будто метки для распознавания Т-киллерами), ставила под удар многих самоотверженных представителей науки. Это было похоже на аутоиммунный полиэндокринный синдром, когда, разрушив собственными усилиями источники жизненно необходимых веществ, организм без лечения становится обречён на гибель. И вот от этого «аутоиммунного» разрушения Гамалея чудом спас своего сына-микробиолога, обвинённого по сфабрикованному делу (мол, колодцы заражал) и приговорённого к высшей мере. А ещё – боролся за доброе имя Льва Зильбера, подписав прошение о его освобождении, инициированное, как мы знаем, Зинаидой Ермольевой. Нашему герою была близка вирусная теория рака (ещё в 1899-м выразил мнение о «невидимых микробах» – его возбудителях), поработать над которой, к сожалению, он уже не успел. Жизнь учёного оборвалась на 91-м году жизни 29 марта 1949 года.
Подготовлено редактором Страницы “Доктор Сницарь” по материалам: https://ru.wikipedia.org/wiki/Гамалея,_Николай_Фёдорович, http://www.dancor.sumy.ua/articles/community/59004, http://volnorez.com.ua/…/ix-vklad-bescenen-odessit-iscelyav… а также документального фильма https://tvkultura.ru/…/21985/epis…/1539722/video_id/1676506/.
