2 августа 1812 года в Одессе началась эпидемия чумы, унесшая жизни более чем 2600 человек. История борьбы с ней – настоящее торжество эпидемиологии благодаря выдающемуся одесскому градоначальнику Дюку де Ришелье. Вспомним же о том, что происходило в «Жемчужине у МОРА» более 200 лет назад, и задумаемся о многом в свете нашего «сьогодення»…
Одесский полицмейстер Мавромихали собрал всех медиков на совещание по случаю эпидемии, случившейся в театральном доме (гостинице для актеров), в котором в тот момент жила итальянская оперная труппа, гастролировавшая прежде в Малой Азии. Врачи, отправившиеся в этот дом, констатировали, что все их опасения подтвердились. Чума впервые была обнаружена у дочки антрепренёра Мантуани и его служанки. Ещё несколько заболевших чумой актёров умерли, но диагноз сразу не был распознан.
Параллельно болели люди на Вольном рынке. Там бубонной формой чумы заболела 17-летняя девушка, найденная в землянке, а в соседнем доме был обнаружен труп умершей от чумы 12-летней девочки. В строениях рядом обнаружены двое мёртвых детей и домработница. После этих случаев бубонной чумы, появившихся практически одновременно в разных частях города, страшная инфекция стала быстро распространяться по всему городу, прилегающим к нему хуторам и предместьям.
Такой «захват города» с разных направлений, вероятно, объяснялся ещё и тем обстоятельством, что в мае 1812 был заключён Бухарестский мирный договор, венчавший русско-турецкую войну. Торговля сделалась свободной, и целые стаи коммерческих судов из турецких портов хлынули в Одесский порт – такие себе входные ворота инфекции.
15 августа 1812 года Ришелье дал секретное приказание медикам наблюдать за ходом чумной болезни, которая появилась в городе. А 26 августа одесский полицмейстер Мавромихали получил от герцога приказание созвать к нему всех врачей, чтобы окончательно решить, «какого свойства эпидемия».
Градоначальник Ришелье объявил город «в сомнительном положении» и собрал медицинский совет, который положил: 1) разделить город на 5 частей, поручив каждую особому врачу; 2) осмотреть тщательно все дома, для отделения больных от здоровых; 3) уменьшить общение между народом; 4) очистить город от грязи в канавах, колодцах и пр. В крепости и городской больнице был учрежден особый карантин для сомнительных лиц. Интересно, что в Еврейской больнице организовали отдельный карантин для иудеев, которым необходимо было соблюдать ритуальные процедуры – это к вопросу равенства и уважения национальностей, языков и конфессий 200 лет назад.
Однако принятые меры не помогли. За 3 дня умерли 8 человек. К 30 августа умерших было уже 30, а к 1 сентября от чумы в городе умирали по 20 человек в день. В сентябре 1812 года смертность от чумы усилилась, по описаниям историков, до «громадных размеров». Везде признаки заболеваний были одинаковыми – горячка с пятнами, лёгкость передачи и невероятно быстрое протекание болезни.
12 сентября Ришелье пришлось издать приказ, запрещающий нотариусам, маклерам и купеческим конторам заключать торговые сделки. А с 13 сентября город был окружен карантинною цепью, с запретом выпускать оттуда любого под любым предлогом.
К середине осени город лишился 4 своих лучших медиков: Ризенко, Кирхнер, Пилькевич и Капелло (а перед этим и его сын) пали жертвами болезни и собственного самопожертвования.
К 16 ноября болезнь унесла уже 1 720 человек, но конца эпидемии не было видно. Тогда Ришелье решается на всеобщий карантин. Это были крайние, неслыханные до того карантинные меры – он объявляет всю Забугскую часть Херсонской губернии в карантине – линии карантинной стражи по рекам Буг, Днестр, Кодыма, по сухопутной части Подольской губернии останавливали всякого и отправляли в ближайшие карантины, числом 4, в которых любой должен был провести 30-ти дневную обсервацию. Морское сношение, а также всякая рыбная ловля, были запрещены. Он приказал сжечь все подозрительные и подвергшиеся болезни землянки, особенно наполнявшие Карантинную и Военную балки, позволил высшим классам выехать на поселение на пригородные хутора, находящиеся внутри оцепления, и объявил условия карантина: все собрания запрещены, все присутственные места и даже храмы Божьи были закрыты. Из каждого дома было запрещено выходить кому бы то ни было. Этот строгий карантин начался 22 ноября и продолжался 46 дней.
Город погрузился в тревожную тишину. Никто не имел права выйти из дома, за исключением лиц, занятых на государственной службе. Каждый человек, бывший официальным лицом, имел специальный билет. Съестные припасы разносились по улицам два раза в день в сопровождении офицера полиции и комиссара квартала. Мясо перед употреблением погружали в холодную воду, хлеб окуривали, а деньги получали в сосуде с уксусом.
Все дома в городе обследовались один или два раза в день комиссарами кварталов, информация о состоянии каждого передавалась ежедневно генерал-губернатору. Как только становилось известно о новом случае болезни, пациент немедленно отправлялся в больницу, а остальные жители препровождались в места наблюдения, устроенные таким образом, чтобы предотвратить общение между ними.
Оцепеневший от страха город представлял душераздирающее зрелище. Люди боялись дышать, чтобы не заразиться чумой, которая словно витала в воздухе. Везде горели костры, у входа в дома сжигались ароматические вещества. Двери и окна всюду были закрыты, даже на балконах. Приятели и знакомые случайно повстречавшись, тут же расходились в разные стороны – таков был уровень страха…
Все внешние проявления дружбы были запрещены, никто не рисковал даже наводить справки о своих друзьях и близких. Чиновники говорили друг с другом только на расстоянии. Получаемые письма дезинфицировались и доставлялись с помощью палки, расщеплённой в одном конце.
Трупы умерших от чумы специальные похоронные команды свозили в одно место, где их спешно засыпали не только землёй, но и всем, что попадалось под руку. Всюду на пустых улицах и площадях царила тишина. По городу передвигались только патрули, наблюдающие за соблюдением карантина, да повозки с белыми флагами (заболевшие без явных признаков чумы), красными (так обозначали повозки с больными) или чёрными флагами (такое обозначение было для умерших), сопровождаемые погребальщиками, или мортусами, одетыми в кожаное высмоленное платье (для предотвращения заражения одежду смолили, особенно те, кто по долгу службы и профессии были вынуждены перемещаться по городу), в таких же рукавицах, в масках с вытянутой носовой частью, куда клали тёртый чеснок. Вооружённые длинными шестами с крючьями и арканами, мортусы выволакивали больных и трупы из квартир и клали их на телеги. Каторжники, закованные в кандалы, в таких же черных просмоленных одеждах, как у мортусов, по истечении двадцати дней после выноса из домов мёртвых входили в них и производили дезинфекцию.
Врач, собираясь навестить больного чумой, надевал длинный, почти до земли, халат из накрахмаленного льна, длинные перчатки и высокие сапоги – тут мало что изменилось и в современном противочумном костюме. Голову и лицо закрывала маска, пропитанная воском: на месте носа торчал вытянутый клюв, который заполняли пахучими веществами и травами. Согласно другому правилу, пришедший к больному должен был держать в одной руке пылающий факел, в другой – «амбровое яблоко для нюханья», а в закрытом рту – какое-нибудь противоядие либо лекарство бедных – чеснок.
Люди сидели дома, не смея выйти на улицу. Страх перед болезнью был так велик, что в Одессе убивали не только крыс, которые являлись основными разносчиками чумы, но кошек, собак, а домашнюю скотину тщательно обмывали каждый день для профилактики. Везде горели костры, у входа в дома сжигались ароматические вещества. Многие землянки и дома, которые посетила чума, сжигались дотла. Все оставшиеся без крова люди получили компенсацию из городской казны. Город был оцеплен по периметру. Внутреннее кольцо охраны составляла таможенная стража, а внешнее – армейская пехота.
В карантинах уходом за больными, а также дезинфекцией помещений покойников занимались арестанты тюремного замка и проштрафившиеся нижние чины царской армии. Многие из них впоследствии умерли, а выжившие получили царскую амнистию и небольшое денежное поощрение. Нанимались обслуживать чумных и обычные горожане. Например, известен случай, когда грек по имени Иван взялся работать в карантине за внушительную по тем временам сумму в тысячу рублей и остался жив. Были и другие добровольцы.
Во время кошмара поведение Дюка де Ришелье было выше всяких похвал: он полностью отдавался своему делу, подвергая себя непрерывной опасности. Никогда еще лидер не вёл себя столь жертвенно во имя безопасности вверенных его попечению людей. Он посещал чумных в больницах, участвовал в собраниях квартальных комиссаров, лично проверял границы карантина, чтобы убедиться в выполнении своих распоряжений, призывал жителей к терпению, всячески поддерживал бедных, помогал им продовольствием и одеждой. Одесса в эти страшные полгода была одной большой страдающей семьёй, получающей от своего отца помощь, которую его сердце раздавало щедрой рукой.
Всех погибших от чумы хоронили, как тогда считалось, далеко в степи – на отдельном чумном кладбище. Впоследствии сюда начали вывозить городской мусор – над кладбищем надо было создать высокую насыпь, чтобы инфекция не проникла из-под земли. Так в городе появился высокий холм, получивший название «Чумная гора», – единственная гора в Европе, символизирующая страшные события эпидемии чумы 200-летней давности. Одесситы и тут выделились – зачем тратиться на чумные колонны, если можно просто насыпать гору мусора? Сейчас это территория города по улице Водопроводной. На «Чумке», в соответствии с тонким одесским юмором, расположено государственное КП Санитарного автотранспорта, а вплотную к ней прилегает общежитие «Стальканата», и его студенты, наряду с другими смельчаками – чёрными археологами, периодически раскапывают гору в поисках ценностей и антиквариата, якобы захороненного вместе с чумными трупами.
Кроме горы «Чумка», погибших от чумы хоронили и на чумном кладбище посёлка Куяльник – возможно, из-за этого куяльницкие грязи и приобрели свои знаменитые целебные свойства.
…Так продолжалось вплоть до января 1813 года, когда эпидемия стала потихоньку отступать.
На то время население города составляло 25 тысяч. Из них погибло более 2600. Около девятисот заразившихся смогли победить страшную болезнь. Всего чума посещала Одессу восемь раз, самыми тяжёлыми в этом плане были, кроме 1812-го, 1829, 1837 и 1902 годы.
Читатели Календаря уже знакомились с холерными эпидемиями в Санкт-Петербурге. В 1831 при установлении карантина случились страшные холерные бунты, унесшие едва ли не больше жизней, чем сама холера. В 1848, когда карантин вообще не вводился, холера собрала страшную жатву в десятки тысяч человек. Читая, невольно сравниваешь и поражаешься целеустремлённости, ответственности и самоотдаче и губернатора, и градоначальника, и служб, и жителей. По сравнению с северной столицей одесситы оказались на высоте, и это за 20 лет до первой холерной эпидемии! Не зря памятник Дюку стоит над Лестницей…
А ещё думается – как сработают нынешние власти, развалившие санитарно-эпидемиологическую службу в стране, не способные на принятие быстрых и решительных мер (якщо це «не для себе»), с разрушенными «реформами» правоохранительными органами, непонятно-загадочным МОЗ-ом – если беда такого масштаба коснётся Украины? Через 206 лет после Ришелье, при современном уровне знаний?
У вас однозначный ответ?
Автор: Доктор Сницарь